Исцеление. Судьба фельдшера

Тридцать с лишним лет он работает на «Скорой помощи», и одному Богу известно, сколько народу было им спасено за это время. Немолодой, довольно крупный человек, Василий Иванович Жилинских выглядит совсем маленьким на фоне храма. Не сразу поверишь, что без этого человека прекрасная тужинская церковь могла бы и не появиться.

Обет

Всё началось с того, что у Василия Ивановича начало сдавать сердце. Смерть не добилась своего с помощью инфаркта, но и не прошла мимо. Встала рядом и стояла так неотступно, месяц за месяцем. Это было в 1994-м. Жилинских предложили тогда съездить на операцию в Москву, но не скрывали, что дела его плохи. И отправился Василий Иванович за благословением в соседний Кикнурский район, в церковь села Беляево.

– Почему вы поехали именно в Беляево? – спрашиваю Василия Ивановича.

– Тамошний храм я знал очень давно. Знал, что в нём молился святой Матфей, а тётка моей мамы – монахиня – была у него до революции в прислугах. Очень любила старца, рассказывала, как много к нему народу шло, каким он доброжелательным был. Ни разу голоса не повысил, хотя без промахов, надо полагать, у неё не обходилось. Бабушка Оля, так звали монахиню, десять лет жила в нашей семье и возила меня с братом и двумя сёстрами в яранскую церковь.

А прихожанином беляевского храма я стал вот при каких обстоятельствах. В училище за одной партой со мной сидел парень – Николаем его звали, у него было семеро младших братьев и сестёр. После смерти отца Николаю пришлось, конечно, тяжело, и однажды, году, кажется, в 70-м, он попросил меня съездить с ним, помочь отремонтировать крышу. Путь лежал через Беляево. Поработав, мы вернулись в это село и стали ждать автобуса. Шёл дождь со снегом, неуютно, а рядом, вижу, церковь. «Зайдём», – говорю товарищу. «Не хочу», – ответил он. Зашёл я туда один, и всё... С тех пор я и на Пасху, и на причастие туда ездил. Появились друзья, у которых можно было переночевать. Я в Яранске, а потом и в Туже не больно-то открывался, что верую, могли быть неприятности. А в Беляево меня никто, кроме своих, не знал.

Но когда гонения закончились, я по-прежнему туда ездил, отправился и за благословением лечиться в Москве. Отец Александр, выслушав меня, вдруг предложил: «Пообещай что-то Богу». «Что же пообещать?» – думаю. И сказал такие слова: «Если будут у нас строить храм, а я останусь живой, стану помогать, сколь есть сил». Не знал тогда, что отец Александр и будет строить. «После операции обязательно приезжай ко мне в Беляево», – велел батюшка. Он не сомневался, что всё обойдётся.

Жизнь на «Скорой»

На станции «Скорой помощи» за старшим фельдшером вся организация: обеспечение медикаментами, контроль за бригадами, отчётность. Раньше Василий Иванович сам на вызовы ездил, оказывал медпомощь. Прошу рассказать его о наиболее запомнившемся.

– Много чего было. Крупные аварии, трудные роды, к жизни вертали людей. Не всегда я, как медик, мог помочь – тогда молился. Помню, одну женщину муж избил, неживая лежала, почти без пульса. С молитвой спасли, двадцать лет потом жила и в храм ходила. После таких случаев, когда с того света возвращали, многие шли в церковь. Или узнаёшь, что женщина родить не может, ей совсем плохо – и всю дорогу Иисусову молитву читаешь.

Аварии происходили в основном на междугородней трассе, которая пролегает недалеко от Тужи. Но бьются и в других местах. Самый запомнившийся случай (в восьмидесятые это случилось) – машина ехала в село Михайловское и перевернулась. Шестнадцать пострадавших, в основном молодёжь, по кустам битых собирали. Сами бы не справились, но медпункты соседние на помощь пришли, из Кирова сразу вылетели специалисты, санитарная авиация тогда хорошо работала. Потом, когда мы с батюшкой ездили в Михайловское молебны служить, я видел тех девушек, которых мы спасали. Они, конечно, давно уже женщинами стали, в возрасте, но хорошо помнили, что с ними случилось.

– Исходя из своего опыта, скажите, действительно ли у верующих болезни легче протекают?

– Зная, что я в храм хожу, мне часто задают этот вопрос. Легче. Но я не потому так отвечаю, чтобы веру навязывать. Батюшка говорил, что нельзя этого делать, человек сам должен к Богу прийти. Верующие болезни переносят легче, и живут душевнее, счастливее, и общаться с ними приятнее. Просто открытость в верующем есть, простота; зная, что впереди жизнь вечная, он меньше нервничает, не крутит его. Но сейчас уходит поколение, которое выросло в трудные годы, и вера на спад идёт. Это заметно. На первом месте веселье, а веселья-то и нет. Я помню, как у нас в праздники народ собирался. Первым делом молитва была. А сейчас даже старухи... говорю им: «Время покалякать на улице есть, а перекреститься времени не находите».

«Не нами повешены, не нам убирать»

– Знаю, что вы один живёте...

– Да, был женат, но не сложилось. Она была страшной атеисткой, да только я не сразу это узнал. Когда призналась, что закончила университет марксизма-ленинизма, пытался переубедить, но не вышло. Да это бы ладно. К родителям моим идём, а там иконы. Жена говорит: «Убрать!» «Не нами повешены, не нам убирать», – отвечаю. «Ничего там нет на небе, идолам поклоняешься», – убеждала меня жена. Вот так и жили. Она педагогом была. Зачем женился? Как двадцать семь лет исполнилось, подумал, что пора жениться, только вот на примете никого не было. А тут... Она не из нашей местности, в гости к брату приехала. На пять лет меня старше, так что обоим семью хотелось завести, а знать друг про друга мы ничего не знали. Вот как вышло. Она потом в Чувашию уехала, стала замминистра. К себе звала, да я не поехал. Так и пришёл к инфаркту, через эту женитьбу.

Гарантий врачи не давали никаких, считали моё положение безнадёжным. Но Господь спас. Из событий тех дней запомнилось, как в больницу пришла монахиня, предлагая всем крестики. Один не пожелал взять, и болезнь его протекала потом очень тяжело. Это не наказание, просто нельзя крушить над собой покров Божий. А вот у меня крестик уже был, но монахиня сказала: «Ничего, пусть будет второй».

– Это был у вас не первый инфаркт, почему дело зашло так далеко?

– Инфаркт был хоть и первый, но обширный. Ещё нашли грыжу на сердце и тромб в левом желудочке. Поставили синтетику, сказали, что года на четыре хватит, если ничего не буду делать, утруждать себя. Пятнадцатый год живу. А когда храм строили, нужно было и день и ночь крутиться, и тяжести таскать. Тот же кирпич при погрузке нужно на «КамАЗ» подавать. Вдвоём-втроём с шофёрами маялись, хочешь не хочешь – трудись. И ничего.

А два года назад костный мозг прекратил выработку кровяных телец в ответ на лекарство, но опять всё обошлось, ведь в десятках храмов за меня молились. Здесь, в Туже, одна бабушка, староста прихода, сказала, что более ста молебнов за меня отслужили. Хочешь не хочешь – живи.

Начало исполнения обета

– В Беляево у отца Александра хорошо было, душевно. Даже когда у нас открылся молитвенный дом, я продолжал к нему ездить. В тот раз приехал Великим постом – исповедаться и причаститься, и уже вышел было из храма, как матушка Эмилия меня догоняет: «Нас зовут к вам, в Тужу. Ваши ездили за благословением к архимандриту Кириллу, он согласился». «Из такого-то храма в нашу развалюху поедете?» – удивился я. У нас молитвенный дом руина-руиной, всё рельсами стянуто, но всё равно сикось-накось. Когда-то это был церковный дом, затем его под почту приспособили, потом нам отдали. Нужно было новый, добротный храм ставить. Матушка Эмилия сказала: «Нереально». А я: «Давайте попробуем!» Начал я в этом батюшку убеждать. С той поры стали мы с о. Александром как братья-близнецы – неразлучные.

Когда он переехал в Тужу, я был депутатом райсовета, это, конечно, помогло. Администрацию наша идея не обрадовала, и стали мы обходить депутатов. Моя хорошая знакомая, юрист, посоветовала вынести вопрос на заседание местной думы, помогла написать заявление. Вынесли, народ уже подготовлен был, так что все, кроме одного, проголосовали за нас.

– А один почему отказался?

– Учитель. Старый коммунист, заядлый. Между прочим, родственник матушки Эмилии – двоюродный брат.

– И что было после заседания?

– Администрация нам пообещала отдать хорошее место в центре с условием, что за полгода будет готов проект. Отправились мы в реставрационные мастерские областного центра, но, услышав, сколько там просят за чертежи, отец Александр за голову схватился. Только что не бегом оставил мастерские: «Всё, храма нам не видать!» «Батюшка, не беспокойтесь, – отвечаю ему, – есть у меня ещё один вариант». Дело в том, что моя двоюродная сестра – архитектор, двадцать с лишним лет проработала в научно-исследовательском институте в Перми. Вместе с ней мы ходили по Перми, смотрели, как принято церкви строить, а потом за полтора месяца сестра сделала всё, что нужно. За работу не взяла ни копейки, хотя её к тому времени сократили и была нужда в деньгах.

В Тужинской администрации, наверное, подивились, что мы так скоро управились, и потребовали согласовать всё с инстанциями – СЭС, природоохраной, архитекторами и т. д. Поехал я в Киров, а там говорят: «У вас на проекте печати нет» – ведь моя родственница не фирма какая-нибудь, откуда у неё печать? Но мы смогли договориться с архитектурным отделением политехнического университета: студенты сделали перерасчёт за посильную для нас сумму, печать была поставлена. Уладить дела с областной СЭС помог земляк, который там работал. В нашей районной администрации глазам своим не поверили, решили, что подписи поддельные, но из Кирова им ответили, что всё правильно.

Согласовав что нужно, стали думать о самом строительстве. Отправились за советом к епископу Евгению в Троице-Сергиеву лавру, где батюшка учился. И тут мне в голову пришла мысль заказать в Софрино иконки св. Матфея – его только что прославили, образов ещё не было. Владыка Евгений благословил, и все деньги – и церковные, и наши с батюшкой – мы отдали, чтобы иконки нам сделали. Потом мы их и в Кировской области, и Горьковской, и в Марийской республике распространяли. Без помощи святого Матфея не на что было бы нам строиться.

То место, где мы собирались строить, уже было загромождено каким-то давним недостроем, таким скверным, неправильным, что пришлось разбирать до подушки фундамента. Началась стройка, и пошёл народ, самые разные люди шли помочь.

– Кого среди них не ожидали увидеть?

– Не ожидал я увидеть учителей. Учителя пошли, даже старые коммунисты. И сейчас в храм ходят. Один учитель-коммунист – участник войны Анатолий Александрович Решетников – даже закладной крест сам сделал, вырезал из дерева.

«Не для того трудились...»

– Были споры о том, какой должна быть церковь?

– Пожилые говорили: зачем нам кирпичная, давайте строить деревянную, ведь лес в районе есть, а кирпич неведомо откуда придётся везти. Но батюшка хотел каменный храм, чтоб на века. И стали мы с отцом Александром искать кирпич. Несколько заводов объехали, больше всего понравился Кстовский в Горьковской области. Принимать кирпич я обычно сам ездил, в перерывах между работой. Главный врач не был сначала настроен помогать, но потом стал сочувствовать, так что у меня появилось время на поездки. Само у нас ничего не делается – надо с поставщиками постоянно договариваться, земляков найти, чтоб посодействовали отгрузке, перевозке… Один раз поехали без меня – вернулись с пустыми руками. Без молитвы ничего не делалось и не сделалось бы. Помню, выдали нам в Кирове цемент в мешках из-под сахара, да ещё таскать самим пришлось. Делать было нечего, согласились. Больше всего беспокоило: вдруг дождь пойдёт? Тогда мы в Тужу не цемент, а чушки бетонные привезём. И вот едем, а тучи всё небо заволокли, молнии сверкают, а я Иисусову молитву читаю. Уж как Бога просил, чтобы обошло… И знаете, всю дорогу мы здоровенные лужи объезжали, а на нас ни капли не упало.

Как вернусь, до двух часов ночи сидим с о. Александром, обсуждаем, как да что, – уж очень он хотел храм достроить. Не получилось...

– Расскажите, каким вам отец Александр запомнился.

– Он был необычайной доброты, это главное качество, о котором всякий скажет. Необычайной! По любому вопросу подходи – не откажет. Через эту свою особенность многим помог избавиться от пьянства. Не в силах был отказать в помощи, и Господь по его молитвам многих исцелил. Два моих брата от винопития отошли, со всех сторон ехали за помощью, даже из Новосибирской области. Очень уважали. Однажды не сошлись мы в одном деле, батюшка даже осерчал на меня. Потом звонит. «Извини, – говорит, – Василий, я был не прав. Поднял на тебя голос». Это вообще редкость – попросить прощения, а он никогда не считал это ниже своего достоинства. Голоса он, надо сказать, не поднимал, это ему показалось или, по его понятиям, громко вышло. И со всеми так, не только со мной. По-настоящему, помню, только раз рассердился и долго потом переживал. Выдали деньги бригаде, которая храм строила, и она запировала. Сначала ждали, когда нагуляются, мало ли, всякое бывает. Но потом видим, не могут больше работать, пришлось после них кирпич заново класть. Тут уж делать нечего, пришлось увольнять. Батюшка сильно мучился. «Не смог, – горевал он, – я их вразумить!»

– Почему отец Александр сам всё делал по храму, неужели людей не хватало?

– Да нанимали, сколько деньги позволяли, и народу немало приходило помогать, весь кирпич руками наверх поднят. До семидесяти человек собиралось, а батюшка всех потом на службе поминал. Но и сам не мог без дела сидеть, уж больно душой болел за церковь. Я всё удивлялся: академию с красным дипломом закончил, кандидатскую защитил, а никаким трудом не пренебрегал. Когда гибель его случилась (чурочка в храме его убила, её плохо закрепили), власти испугались. Народу собралось столько, сколько в Туже не видали, всё кругом было заполонено. В Яранск гроб повезли, впереди милиция, машин вереница не меньше чем на километр. Постепенно уходят строители храма, многих уж нет в живых. Забывается, как всё было, но мы не для того трудились, чтоб нас помнили.

Так исполнил Василий Иванович свой обет. Говорят, что трудно долги отдавать, берёшь чужое, отдаёшь своё. Иначе обстоит с тем, что задолжали мы Господу. Отдаёшь Ему, а прибывает у тебя.