Разговор о смерти - это разговор о жизни

- Отец Павел, Вам случалось задумываться о смерти? Есть ли у Вас реальный опыт встречи с ней?

- Конечно, о смерти приходилось размышлять. Правда, думал я о ней скорее так:  в чём для меня заключается смысл жизни, и к чему я в конечном итоге подойду, ведь когда-то же надо умирать. Этот финиш для каждого человека всегда что-то значит, каждый хочет в нём видеть какой-то смысл. Все мои раздумья сводились к тому, что это переход из какого-то одного мира в другой, какой-то порог или что-либо подобное. Я живу и делаю что-то ради чего-то, а вот ради чего? И так ли важно будет то, ради чего я что-то делаю, в самом конце моей истории?

О самом же физиологическом процессе умирания, который может быть болезненным, может быть безболезненным, может быть внезапным, может быть ожидаемым, я никогда не думал, если честно. Реального опыта встречи со смертью у меня до моего крещения не было, не было его и долгое время после крещения.

Я думаю, что к смерти начинаешь относиться иначе, когда кто-то из близких тебе людей покидает этот мир. У многих людей первыми уходят из жизни бабушки и дедушки, наши старички. Первый опыт встречи со смертью, когда я что-то почувствовал на необъяснимом мне уровне, на уровне интуиции, возник когда скончался мой дед (к тому моменту я уже был человеком верующим). Я ехал домой из гостей, вдруг, выходя из метро, я почувствовал, что что-то не так. Именно почувствовал. Возникло вдруг откуда-то ощущение, что в твоей жизни что-то резко изменилось. Я любил своего деда и до сих пор его люблю. Одни из самых светлых воспоминания детства связаны именно с ним.

Я приехал домой, родители сказали мне, что в эту ночь его не стало. Накануне мы были у него в госпитале, где он лежал, и успели с ним попрощаться. Было такое ощущение, что ты чувствуешь, видишь и понимаешь, что это последняя встреча. Длинный серый коридор госпиталя, уходящее от него наше семейство: мама, папа, брат, моя невеста. Мы шли по коридору, а он стоял и как-то очень печально смотрел на наши удаляющиеся спины.

Потом были похороны... Мой дед всю свою жизнь прослужил в Советской армии, со всеми вытекающими отсюда для веры человека последствиями. Я всегда был уверен и знал, что он был честным, совестливым человеком, никогда никому ничего плохого не сделал. Суд Божий - это тайна. Однако слова апостола Павла, говорящие о том что, человек, живший по закону своей совести будет по нему судиться, вселяют в меня огромную надежду на то, что Господь примет моего деда и будет к нему милостив.

До того, как ушёл дедушка, уходила моя бабушка. Этого я почти не помню, мне было лет 17, наверное, и я ещё не совсем понимал, что происходит.

В следующие десять лет моей жизни, слава Богу, никто не умирал. Потом все стало иначе. Из жизни ушла моя мама. Ближе человека, чем собственная мама, наверное, не бывает. Наша семья всегда жила дружно, хотя порой отношения бывали разными: увы, жизнь состоит не только из хороших моментов. Когда я прочел самый первый диагноз, сразу стало очевидно, что нужно готовиться к худшему: времени отпущено всего несколько месяцев, настолько стремительным было заболевание.

Мама всегда относились к Церкви с уважением, несмотря на то, что была воспитанником советского времени. И Бог послал ей человека - соседку по палате, такую же больную. Она и оказала на маму решительное влияние, убедила ее в необходимости исповеди и причастия перед операцией. Пришёл священник, причастил её. Операция, к сожалению, оказалась практически бессмысленной... Дальше процесс пошёл по нарастающей. Настал последний день, когда мама с утра была ещё в состоянии разговаривать и сама передвигаться, а к вечеру скончалась.

- А быть рядом с человеком в последние моменты жизни - каково это, как себя вести, что делать?

- Я настоял на том, чтобы всё происходило дома, чтобы не отдавать маму ни в какие хосписы, ни в какие больницы, где врачи вколют обезболивающие, и человек спокойно в полудрёме отойдёт. Обезболивающие удалось достать самим, уколы кололи дома.

Какие-то вещи невозможно выразить словами. Почему-то вдруг я понял, что это последний день ее жизни, поехал в ближайший храм, взял епитрахиль, Дары, причастил её, пособоровал, а потом мама впала в забытьё, сознание отключилось и постепенно стало угасать - тогда я стал читать канон на исход души.

Конечно, можно сидеть рядом с человеком и держать его за руку; безусловно, это, тоже очень нужно. Владыка Антоний (Сурожский) в своей книге «Жизнь. Болезнь. Смерть» об этом пишет. Как бы тяжело ни было, но оставаясь рядом с умирающим, ты, может быть, и не поможешь ему ничем, но если его охватывает чувство ужаса и одиночества, и он понимает, что уходит из этого мира в другой. Ты своим присутствием вселяешь в него надежду, что он не один на один с тем, что ему предстоит пережить. То, что говорит Господь с креста по своему Человечеству: «Господи, для чего Ты меня оставил?» - наверно, это самая страшная вещь, которую может пережить человек и с которой он может не справиться. И ты своим присутствием  хотя бы помогаешь ему ощущать, что он не одинок в этот момент.

И мама моя была не одна. Около нее был я, был мой брат. Я помню мамин последний вздох. Дальше нужно было делать какие-то технические вещи, звонить кому-то и куда-то. В этот момент эмоции берут верх над разумом. Хоть ты и стараешься их как-то сдерживать - всё равно голос выдаёт какого-то совсем другого человека, потому что ты меняешься в этот момент. Сам внутренний человек изменяется, реагируя на то, что из жизни ушёл любимый и близкий тебе человек.

- Вам как священнику приходится бывать в больницах, напутствовать умирающих?

- Долгое время я не бывал в больницах, не напутствовал умирающих, ничего такого не делал - никто меня об этом не просил. Но после маминой смерти Господь сразу послал мне нескольких больных, которых нужно было напутствовать. Двух из них я крестил на последней стадии заболевания, к иным периодически ездил, навещал. Все они из этой жизни перешли в вечность. Пришлось побывать в реанимациях - от младенческой до взрослой. И везде я сталкивался с тем, что человек очень нуждается в том, чтобы кто-то был рядом. В реанимацию в том виде, в каком она есть, пускают родных, но ненадолго. Если человек лежит в сознании, это непередаваемый, на мой взгляд, ужас и страдание от одиночества. Потому что умирать-то страшно, потому что есть то, за что совестно или больно любому человеку. Человек лежит, утыканный трубками и катетерами, понимает, что всё, это предел. Ты один на один с какой-то чудовищной медицинской машиной, которая к тебе относительно равнодушна, потому что через эту реанимацию проходят в год сотни, тысячи людей. И я не представляю, что значит там оказаться не в качестве священника, а в качестве пациента, человека, покидающего этот мир. Поэтому родные стены, дом очень важны, хоть это и очень тяжело переживается.

- Должен ли человек знать, сколько ему осталось?

- Нужно ли говорить человеку о том, что он умирает или нет, сильно зависит от самого человека. Ведь есть люди, которые смогут пережить это известие и соберутся внутренне. Уж не знаю, покаются или не покаются, мировоззрения-то разные у всех. А есть люди, для которых просто откроется бездна, и они впадут в состояние, в котором нет ни воли к жизни, ни готовности к смерти. Поэтому в этом вопросе нужно быть очень внимательным и осторожным.