«Хоть я и стала инвалидом на коляске, но вы не увидите меня без улыбки на лице»

Был декабрь 1993 года. Ничто не предвещало беды. Жизнь шла своим чередом. И вдруг однажды ночью пришла телеграмма: «Маму парализовало. Срочно приезжай».

Это обозначало только одно, что маму спасать надо мне. В то время на Украине, в аптеках не было даже аспирина, и за ампулу анальгина приходилось платить в 40 раз дороже, и то по большому блату.

Утром я собрала своего 6-и летнего сына, и мы поехали в больницу к врачу. Я положила перед ней телеграмму и попросила написать на обороте, что надо купить и сколько. С этой телеграммой мы купили в аптеке все, что написано, и поехали к моему начальнику. Благо он мой кум.

Я упросила его отпустить меня на 2-3 недели и заняла у него денег. Через сутки мы уже были у мамы. Она была очень плоха, она почти умирала. Я не врач, но по жизни так вышло, что я все могу делать и уколы, и массажи и капельницы. Через 3 недели мы поставили маму на ноги. Но врач сказал, что через пару месяцев надо все повторить.

Мы поговорили с сестрой. Ну, что делать? Вся надежда только на меня. Была холодная зима, мой сын простыл в дороге и мы решили, что мне не стоит его брать с собой. Ведь все равно через 2-3 месяца мне ехать сюда, чего мальчишку таскать по вокзалам в такую стужу. И я оставили сына на сестру и больную мать.

На работе мне пришлось очень туго. Конечно, люди пошли мне на уступки и отработали за меня в счет их отгулов, чтобы я могла получить зарплату. Все понимали, как мне тяжело пришлось. Нужно было вернуть долг и купить новые лекарства всего за пару месяцев.

Я работала двое суток через двое, чтобы вернуть дни людям. Потом у напарника умер отец, и он уехал в отгулы, и мне пришлось работать трое суток через один выходной. Муж меня не хотел понять и не хотел помочь. Он запил и все время упрекал меня, что я работаю, потому, что у меня там любовники. Ведь мне было не до секса. Я приходила полуживая домой, ложилась спать на три часа, потом магазины, готовила, стирала и снова спать, а утром уходила на трое суток.

В марте я получила полторы зарплаты и уже купила билеты туда и обратно на Украину. Меня отпустили на 5 дней. Но не было одного очень важного лекарства в нашем городе. И я должна была поехать в Москву за ним.

И вот 16 марта 1994 года ранним утром я пришла на перрон.

Март месяц «капризный» непредсказуемый месяц. Днем солнце разогревало воздух до +2 и начинало все таять, была слякоть, лужи. А к вечеру уже все понемногу стягивал лед и к утру по всей поверхности был сплошной гололед. Я ждала электричку. Мне казалось, что она не хочет приходить. Я подходила к краю платформы и смотрела в даль путей, в надежде увидеть «лицо» поезда.

И вот я увидела, что поезд подходит. Мое сердце заволновалось, и я еще раз хотела посмотреть, что он едет. И тут моя нога соскользнула, и я завибрировала в воздухе, замахала руками, стараясь за что-нибудь зацепиться, удержаться: Но только моя сумочка осталась на перроне, а я упала вниз под идущий поезд.

Моя правая нога зацепилась за буферные пружины, и меня вот таким образом, тащил поезд вниз головой по шпалам метров сто, пока не остановился. Не знаю, как не попали мои руки под колеса поезда, как голова не попала под колесо, как не отрезало левую ногу под колесами??? Не знаю.

Но когда поезд остановился, я не была похожа на человека. Это был бесформенный кусок мяса в рваной одежде весь перемазанный кровью и грязью.

Когда привезли в больницу, врач сразу сказал: «Это месиво жить не будет. Вызывайте родных».

Давление было 40/0. Правый сапог сняли вместе с моей стопой. На левой голени были три перелома из них два открытых. Три перелома таза. Три сломанных ребра. Всего по три. Даже смешно сейчас. На голове оторвана кожа с половины черепа. Но, слава Богу, не был вскрыт череп, мозги на месте остались, а не шпалах. На правом бедре вырван кусок мяса с хорошую мужскую ладонь. И по всему телу множество рваных ран.

Можно сказать, что не было живого места на этом теле.

Собирали меня 6 часов.

Я была в коме несколько дней. И когда приехала моя сестра я не знаю. Когда пришла в себя, увидела напротив родное лицо и тут же снова потеряла сознание. Были такие боли, что больно было открыть глаза, даже дышать было невыносимо больно.

В реанимации находиться нельзя родным. Но сестра уговорила заведующего, что хочет услышать последнее слово перед смертью и передать его сыну, который остался на Украине на руках больной матери. И она была со мной два месяца в реанимации. Приходила утром, к началу рабочего дня, а уходила поздно вечером.

На 6 день я открыла глаза, я не понимала, где я нахожусь, и что со мной произошло. Я хотела пошевелиться, но адские боли сковали меня. Я чуть успела понять, что правая нога моя легкая, а левая, как бетонная плита. Это гипс, но я этого еще не знала.

И снова я пропала на несколько дней.

А за это время у меня пошла гангрена на левой ноге и мне сделали чистку. 2 часа на операционном столе. Но гангрену не остановили, и последовала операция. Отрезали стопу ноги.

На следующей неделе мне сделали снова чистку, и опять гангрена пошла дальше. И снова операция и отрезали половину голени.

Это не помогло. На следующей неделе мне опять сделали чистку, срезали мясо почти до голой кости. Прошла неделя, и снова покраснения и врач взял на операцию, и на этот раз он отпилил ногу выше колена, оставив треть бедра. Гангрена утихла.

Все это время я иногда приходила в сознание на несколько секунд или минут.

И когда я поняла, что я без одной стопы, я испугалась, что я стала инвалидом. И следующий раз, когда я ночью пришла в сознание я выдернула капельницу из руки и подключичку (это капельница, вшитая в ключицу). И сразу потеряла сознание. Очнулась, снова все капельницы на месте, но у меня нет уже второй стопы.

Я собралась с силами и снова оторвала все капельницы.

Я не хотела жить и последние свои силы я тратила для того, чтобы только умереть.

После этого я несколько дней не приходила в сознание, а когда открыла глаза, моя сестра сказала, что у меня нет обеих ног. И она приподняла меня посмотреть. Это был ужас, шок. Вместо ног были два забинтованных обрубка, один длиннее, другой короче.

Честно вам скажу, я не думала ни о сыне, ни о маме. Я подумала, что я КАЛЕКА. Ночью я очнулась и в голове одна мысль «Я калека». Не знаю, откуда взялись силы, но я снова повырывала все капельницы. Не знаю, как, но я разбинтовала свои ноги. Пока я это старалась сделать, я несколько раз теряла сознание. Но все-таки размотала. И стон «Боже» это последнее, что я помню:

Очнулась я днем, с подключенной системой и привязанная к кровати бинтами. Что-то кричал врач и тряс рукой, показывая на меня. Плакала сестра и что-то просила его. Все это было, как в большом колоколе. Каждое слово отзывалось ужасной болью в голове и ударами. Я ничего не понимала и не хотела понимать. Я держала в голове одно, как только меня отвяжут, я снова все выдерну, только бы мне смочь сделать это вечером, чтобы до утра они нашли уже холодное тело.

Потом мне сестра рассказывала, что каждое утро мой лечащий врач приходил и первое, что она слышала было его возмущение: «Как жива? Да, когда же это кончиться? Не может этого быть!»

А медсестры говорили, не стесняясь моей сестры, что негде уже брать кровь для меня. Все забрали в округе. И там на другой линии телефона, когда услышат мою фамилию возмущаются: «Да, когда она уже или сдохнет или очухается. Все запасы на одну её ушли. И конца края не видно.»

Я не знаю, когда меня отвязали. Но, проснувшись ночью, я стала собираться с силами, чтобы отключиться. Закрыла глаза и только хотела выдернуть капельницу, вдруг слышу голос: «Ты не должна гореть в аду. Я спас тебя».

Голос такой громкий, такой сильный. Подумала, что это врач. Посмотрела вокруг, нет никого. Позвала медсестру, не шла долго, но все-таки пришла. Я спросила, есть ли врач, а она ответила, что он на операции, автомобильная авария и привезли двоих. И ушла. Я лежала и думала. Что я слышала? Кого?

И, поскольку, мы из семьи верующих людей, я пришла к выводу, что это был голос Бога. И мне стало страшно. Я знала, что самоубийцы идут только в ад. Я здесь переношу адские боли, и потом мне придется терпеть боли ада всю вечность. Я остановилась. И сказала себе.

«Я буду жить. Пусть обрубок, но я буду жить».

Вот только тогда я пошла на поправку.

И меня перевели в отделение травмы. Я лежала в привилегированной палате на две койки с туалетом.

Каждый день мне делали перевязки. Сестра не могла видеть мои раны и теряла сознание. И мне приходилось самой держать свою правую ногу, когда медсестра перевязывала. Левая культя была маленькой с огромным кровавым шрамом. А правая, так и осталась просто с оторванной ступней. И ей ничего не делали, только заливали перекисью, спиртом и бинтовали. Дошло до того, что мясо стало отходить от кости, и кость стала торчать. Я говорила лечащему врачу, чтобы сделали, что ни будь, но он отнекивался, шутил. А потом я сказала на обходе заведующему. И он спросил у врача, почему же делаешь ничего? А тот раскинул свои огромные руки в стороны и говорит :

– Да она же у меня на столе умрет! Мне месяц до пенсии! Дайте мне дожить спокойно!

– А если не умрет, то по судам нас затаскает. Ты об этом не думал? В понедельник на стол. И без разговора.

Моя сестра выскочила в коридор и заплакала. Как так можно при живом человеке говорить и при свидетеле?

Сделали мне эту операцию. Но кость уже не могли спасти, она распадалась. А мясо назад уже не пришьешь. И отпилили все по самое колено. Оставив 3 см косточки. Все, что могли спасти.

Раны на мне заживали не быстро. Особенно рваная рана на бедре доставляла ужасную боль. Каждый день меня, вначале, отрывали от матраца, потом отмачивали простыню, и отрывали от раны. Рану заливали черным марганцем. Боли ада и адский огонь, все, что я могу сказать об этом.

И не смотря на все это, вечерами мне хотелось петь. И я пела. Один раз ночью увидела тень через стеклянную дверь. Замолчала. И вдруг заходит мой лечащий врач. И говорит

– Мне говорили, что ты поешь ночами. Решил послушать сам, убедиться. Это невозможно. Нет слов. Но ты поешь действительно красиво.

И потом он каждое дежурство заходил ко мне в палату и просил спеть тот романс, что остался в его душе. Приходили под двери и другие дежурные врачи и медсестры и больные. А днем очень часто, врачи посылали ко мне в палату «неженок», которые устраивали истерику из-за сломанной ноги или руки.

Говорили примерно так

– Иди в 11 палату и посмотри. Женщина молодая, красивая и без двух ног осталась. Давно должна была умереть от болевого шока, а она улыбается. И кроме стона от нее никто ничего не слышит. И ночами поет.

Эти женщины приходили и сами мне говорили, как их послали ко мне и зачем. И, правда, после аудиенции со мной они больше не кричали. Наверное, стыдно было. Да и легенды уже рассказывали обо мне по отделению.

Естественно, муж бросил сразу. Я еще была в больнице, а он жил c женщиной, в нашей комнате, спали на моей постели. А 6-и летний сын так и жил на Украине с больной бабушкой.

Прошло 4 месяца и меня выписали из больницы. Еще болело все тело, но я так хотела встать на ноги! Забрать сына домой. Быть с ногами, чтобы он не испугался. И меня повезли на протезирование (не в Москву).

Принимали меня довольно спокойно и дружелюбно. Хотя для меня все было в диковину. Заведующий оказался очень добрым и внимательным человеком.

Я пролежала там 7 месяцев. Сложное протезирование. И я женщина скромная, верующая, и не понимала взгляды мастеров. Иногда их выходки, слова, меня шокировали, вводили в краску. Я тогда не знала, что есть мужчины девотии и никогда не слышала ничего о них. Я приходила в палату и возмущалась и плакала.

Заведующий, на второй день, после приема меня в отделение, снова вызвал к себе в кабинет и, как врач, осмотрел меня. Смотрел, нет ли затвердения в грудях, живот и мои культи.

Я пришла в палату, девчонки спросили, где я была, и что было. Я честно все рассказала. А Шура, она уже имела 6 лет стажа ампути, она мне сказала, что врач просто меня щупал и присматривал. Я опротестовала ее доводы. Ведь он врач. А она рассердилась и сказала, что я или действительно святая или полная дура.

Но, через несколько недель, меня снова вызвал заведующий к себе в кабинет, и я поняла, что Шура была права. Он меня присмотрел для себя. И не скрывая своего интереса, стал предлагать мне интим, взамен обещал и протезы по новой технологии, и обеспечение на всю жизнь.

Я была поражена его дерзостью и ушла из кабинета. Но через неделю последовал снова вызов. И снова я отказала ему. Хотя, он был красивый мужчина, высокий, полный и полон жизни. И как мне сказали, ему никто не мог отказывать. Но у меня был муж, хотя уже только в паспорте, и я верующий человек, и не могу заниматься таким.

И когда в четвертый раз он вызвал меня, говорил уже только он. Поставил условия, что на нет и суда нет: «Тогда пусть Бог тебе и делает протезы».

Я рассказала пастору об этом и уже хотели церковью собирать деньги, чтобы заплатить. Но дежурная медсестра сказала, что это уже не поможет. Заведующего так никто не смел отвергнуть, и он возьмет тебя измором.

И на обходе было такое представление. Зав. говорит, одной на примерку, второй, третьей, а мне говорит: «А Вам Бог делает».

Сделали мне чугунные протезы 18 кг в паре. Они вытягивали мои кости из таза. Но я тренировалась изо всех сил. Вечерами я уходила в зал и по 3 часа ходила. Со мной был Юрий летчик и Сергей начальник завода. У Юры при взлете загорелся двигатель, и половина его тела сгорела. А Серега попал под валик, затянуло куртку, и он уперся ногой, чтобы вытянуть руку, а внизу стоял мотор, и нога попала в лопасти. Потерял и руку и ногу. В общем, троица интересная была.

Мы с летчиком упорно нахаживали метры, потом километры, а Серега был нашим тренером и подкатывал коляски, когда у нас не было сил двинуться с места.

Однажды вечером, зашла старшая медсестра, на нашу тренировку. Она была в хорошем настроении, веселая, подвыпившая. Увидела нас и говорит.

– Милочка, да ты на хороших протезах уже бы бегала, вот так тренируясь. А ты мучаешься с этим железом. И все потому, что отказала. Что тебе жалко? Дура, на всю жизнь бы обеспечил и тебя и дитя. У него и та на содержании, и та. На него все вешаются. А ты?

– Ну, надо же ему показать, что он не Бог. Хоть кто-то должен был ему отказать. Пусть это буду я.

Вот так разговоры шли по протезке. Меня называли «баптистка» и боялись ко мне подходить. Вернее, приходили новенькие мужчины, и спрашивали, кто эта симпатичная женщина? А им отвечали: «И не помышляй. Она баптистка».

Мужчины, которые лежали там, меня уважали, но не понимали. Когда напьются, до беспамятства, заходят в палату и кричат, что я не женщина, а камень, такого быть не может. За мной следили медсестры, проверяли ночами, где я сплю. Никто не мог поверить, что можно 7 месяцев быть одной и ни с кем не переспать.

Много интересного было там. Терпения не хватит у вас читать. Приехала я домой в пустую комнату. Муж давно жил с другой женщиной у нее уже в квартире. Сын у мамы на Украине.

Потом мамочка привезла мне сына и уехала через месяц. А я с девчонками стала определять сына в первый класс; больницы, справки, посещение школы, все делали подруги из церкви. И началась моя новая жизнь. Водоворот. Из которого, я очнулась только по прошествии 9 лет. И тогда я вспомнила, что я женщина. А 9 лет я была только мать.

Я написала о боли физической, но сколько боли моральной мне пришлось вынести еще, пока рос сын.

Хорошо быть сильным, когда рядом отец и мать, брат, сестра. Физическая и материальная помощь. А я осталась одна с сыном на руках без помощи вообще.

Столкнувшись с социальными структурами, которые должны нам помогать, я хотела повеситься, грубость, хамство, равнодушие и презрение. Если бы маму не парализовало, я бы оставила бы на нее сына и ушла из этой жизни. Жить невозможно было. Со всех сторон были такие тиски, что я задыхалась морально, духовно. Но мне пришлось стать сильной, чтобы выжить и мне и сыну. Помощи ждать не откуда было.

Сынок с семи лет стал за помощника для меня и для дома. Но сколько его обижали! обманывали! обворовывали! избивали! издевались!!!

Я хочу хоть несколько примеров описать, чтобы вы смогли понять, а может и почувствовать ту боль, какую я несла за сына. Даже в первый класс мой сын пошел сам, один. «Папе» было некогда, потому, что его новая жена – учитель и они пошли вместе к ней в школу. А я весь вечер уговаривала сына, что он уже взрослый парень, а остальные еще дети, потому, что их еще водят родители за ручку.

И он пошел, красивый, гордый и с букетом.

А пришел домой, и мы вместе проплакали до ночи.

Его затолкали мамы и бабушки. Все вперед выставляли своих деток «маленьких» и моего все заслонили, он самый меленький был ростом в классе и не видно на фото. И одна – единственная парта в классе была сломана, и посадили моего сына туда, и он порвал, затянул до колена голенище брюк. И никому не было дела до него.

То кассир давала сдачу с 50 рублей и в слух считала, чтобы слышали все люди в очереди, и не додала 17 рублей. Тогда Саша еще плохо считал, только пошел в школу, в первый класс. И кто пойдет разбираться? Мама уже уехала тогда.

А то вместо килограмма сахара принес 700 грамм. То на базаре подросток вырвал 50 рублей из рук, когда Саша достал платить.

Много раз мы до пенсии доживали на хлебе и воде, а то и на одной воде по два– четыре дня. Сын приходил домой со школы и с порога спрашивал: «Мамочка, сегодня нам никто ничего не принес поесть?» Я часто говорила «Нет» и он сразу ложился на диван и спал, или в полудреме лежал.

Нам иногда приносили христиане из церкви еду, совсем немного, когда пол-литра супа, когда вареная картошка, когда просто бутерброды с колбасой. У кого, что было, то и несли нам. Иногда мы не кушали по два – три дня совсем. Я не осуждаю никого. Просто и христиане не могли понять, что кушать нам надо каждый день, как и им. И за эту помощь им всем спасибо.

А сколько его били, обижали, издевались?!

На улице и во дворе все знают, что отца нет, мать калека, защитить ребенка некому.

Что делали в школе дети? Если надо кому-то чистый листок бумаги брали любую Сашину тетрадь и вырывали. Разбрасывали его содержимое рюкзака по классу, дразнили тем, что мать калека, били, толкали, не брали в игры, обзывали и т.д.

А что учителя?

А кому чужие дети нужны?

Кому нужны чужие проблемы?

Своих хватает. Раз-два заступились, и хватит, сам разбирайся.

Самое жуткое было то, что его не пустили ребята из нашего дома домой, когда он бежал, чтобы сходить в туалет. Они закрывали дверь и требовали с него деньги за проход, а потом выталкивали на улицу. А он оббегал вокруг дома и кричал под балконом: «Мама, помоги. Меня не пускают, а я в туалет хочу!» Я тогда не имела еще протезов и не могла даже выйти на балкон. И подъезжала к двери балкона и кричала, чтобы он не боялся и попробовал снова зайти.

А еще страшно было, когда эти же «дети» били моего сына у меня под балконом. Сынок кричал, просил о помощи, а я не могу ничего сделать. Только кричу ему: «Не бойся. Мама здесь. Не трогайте моего сына.» Потом одела протезы и спустилась вниз, но никого уже не было. Девочка привела сына и говорит :»Зря Вы, тетя Люда, вышли. Эти ребята такие наглые, что и Вас собьют с протезов и посмеются еще».

А я тогда совсем еще не могла передвигаться быстро и еле ходила, осторожно, тихо, на двух палочках и только по ровному полу.

А вот было, что Саша заболел гриппом, температура 40. А у меня нет лекарств, нет даже молока с содой, масла сливочного, ничего. И некому сходить в аптеку и магазин. Я растирала его всего уксусом, и температура на время падала на градус-два. Больше я ничего не могла сделать. И вот я подняла сына и говорю: «Иди сынок, и купи того – то и того – то, а то умрешь ты и я с тобою». Саша сходил, все купил, а пришел домой и по стеночке так и съехал на пол без сознания с пакетом лекарств.

Я упала с коляски, и на попе перетащила его в комнату, раздела, затянула на диванчик, а он даже не пошевелился. Я криком кричала от беспомощности.

А как я его «водила» кормить на кухню, он у меня по два-три раза падал на пол, потом снова вставал, хватался за коляску и мы шли кушать.

Один раз большой подросток 17 лет, хотел изнасиловать 10 летнего Сашу. Он затягивал сына в подвал, обещая купить ему автомат потом. Но Бог хранил моего сына, и он вырвался. Правда пришел домой весь обмороженный и такой расстроенный, что его парень обманул. Он даже не понял, что могло произойти, если бы не вступилась, проходившая мимо, женщина.

Я позвонила отцу, чтобы пришел, нашел того парня, заступился. Сын говорил, что он живет в соседнем доме. Но тот ответил, что ему некогда. У него другая семья, другой сын и есть за кого заступаться.

Это часть нашей жизни, всего не расскажешь.

Сейчас сын уже закончил школу. Закончил техлицей. Устроился на работу. Поступил в университет заочно.